Сектор редких книг, консервации и реставрации документов Оренбургской областной библиотеки им. Н. К. Крупской предлагает вниманию читателей краткий обзор опубликованных в дореволюционных журналах публицистических статей, посвящённых различным аспектам литературной деятельности писателя.

Творчество Лермонтова, в котором личные переживания чудесным образом переплетались с остросоциальными и философскими темами, оказало огромное влияние на развитие отечественной культуры XIX-XX веков.

Нравственный и поэтический образ Михаила Юрьевича, вспыхнувший на поэтическом небосводе яркой, неповторимой и так рано сгоревшей звездой, в дореволюционной журнальной публицистике вызывал разнообразные, зачастую противоположные оценки.

Исследователь жизни и творчества поэта, первый его биограф Павел Висковатов (1842-1905) в статье «Литературная деятельность М. Ю. Лермонтова в университетские годы», опубликованной в журнале «Русская мысль» в апреле 1884 года, отмечал: «Лермонтов хорошо помнил всё, что случалось с ним даже в раннее детство. Любя оставаться один на один с своей фантазией, он охотно уходил в мечтания о прошлых событиях своей молодой жизни и, в разладе с окружающими, останавливался на образах, скрывавшихся в полумраке дней детства, с их наивными, чистыми душевными движениями. <...> Чем сильнее удручал поэта разлад жизни, который рано стал им ощущаться вследствие враждебных отношений между отцом и бабушкой, тем более манили его светлые сумерки первого детства...» [3, С. 51-52].

Биограф считал, что Лермонтов в своих произведениях стремился выразить себя, «вылить в звуках то, что наполняло душу». С самого раннего возраста разум молодого поэта «уклонялся от обычного пути людей». Он всей душой чувствовал над собой власть рока, власть судьбы. Михаил Юрьевич «страдал более, чем жил. Ему мучительно хотелось выбраться из хаоса мыслей, ощущений, фантазий. Ранняя любовь [к Варваре Лопухиной], непонятая и оскорбляемая в чуткой душе, заставила её [душу] болезненно воспринимать и корчиться от того, что почти незаметно пережито было другими; он [Лермонтов] бросился в крайность, зарылся в неестественную напускную ненависть, которая питала в нём сатанинскую гордость. И эта сатанинская гордость, опять-таки, искусственно прикрывала самую нежную, любящую душу. Боясь проявления этой нежной любви, всегда приносившей ему непомерные страдания, поэт набрасывает на себя мантию гордого духа зла» [3, С. 67].

В 1891 году в журнале «Русский вестник» стали публиковаться «Литературно-критические очерки», составленные писателем, публицистом и литературным критиком Юрием Говорухой-Отроком (1851-1896). Шестой очерк был посвящён Михаилу Лермонтову. Исследователь считал, что современные авторы придают личности поэта слишком много внимания, хотя «история непродолжительной жизни Лермонтова - история самая обыкновенная и, по тому времени, самая заурядная. <...> Весь трагизм судьбы Лермонтова не во внешних обстоятельствах его жизни, а в его глубоко скрытой, недоступной никому душевной жизни. Там, <...> под поверхностью жизни светского человека, блестящего гвардейца, что-то тяжёлое и тёмное тайно сопровождало его на всех путях» [4, С. 290].

Этим тяжёлым и тайным, по мнению литературоведа, являлась постоянно повторяемая им «жалоба» на «нравственное одиночество, на пустоту душевную, которую нечем пополнить». Исходя из этого, сущностью поэзии Лермонтова стал поиск «выхода из своего глубокого пессимизма. <...> Не „господствующее зло" смущало его, как думают иные, не крепостное право, не „дореформенные порядки", не светская пустота, а то зло, которое он прозрел в самой основе мира и жизни, <...> т. е. жизнь вообще, какой она представлялась его глубокой и благородной, но опустошённой душе» [4, С. 296-297].

Трагизм поэзии Лермонтова заключался, как полагал Говоруха-Отрок, в «борьбе великого духа с самим собой, в этом постоянном стремлении к идеалу, которое погасло лишь с последним дыханием жизни» [4, С. 299].

В редакторской статье «М. Ю. Лермонтов (по поводу пятидесятилетия со дня его кончины)», опубликованной в августовском номере журнала «Северный вестник» в 1891 году, приводилось необычное сравнение. Редакция журнала во главе с литературным критиком и искусствоведом Акимом Волынским (1861/1863-1926) высказала мнение, что «если судить по тем более первичным элементам его психики, <...> то он по складу своей духовной природы представлял наиболее сходства не с Байроном, как это обыкновенно принято утверждать, а с французским поэтом-романтиком Альфредом де Мюссэ» [9, С. 141].

Литературный критик объяснял это тем, что в произведениях Лермонтова и де Мюссе присутствуют одни и те же «нежные, чистые движения души, чередующиеся с резким проявлением глубокой грусти. Причём у обоих поэтов наблюдается какая-то особенная склонность к изображению в своих ранних поэмах происшествий, развивающихся на почве исключительно разнузданных страстей и заканчивающихся кровавым исходом. Но эти ранние, чистые движения в душе обоих поэтов не утратились и при дальнейшем развитии и гения...» [9, С. 141].

Вместе с тем автор отмечал и особое влияние на молодого поэта великого «Байрона - „властителя дум" целого поколения первых десятилетий XIX века». Редактор называл Лермонтова «романтиком, но романтиком, стоящим на русской почве», утверждая, что в романе «Герой нашего времени» он «становится твёрдой ногой на отечественную почву и делается глубоко национальным художником, в произведениях которого со всей силой слышится биение пульса родного ему общества» [9, С. 142].

Особое «педагогическое обаяние» лермонтовской поэзии со свойственной ей чистотой и почти кристальностью изображения отметил переводчик, поэт и драматург Иннокентий Анненский (1855-1909). В декабре 1891 года в журнале «Русская школа» был опубликован посвящённый творчеству поэта доклад, прочитанный на заседании среднего учебного заведения Коллегии Павла Галагана в Киеве.

Исследователь русской литературы считал, что Лермонтов, благодаря своему разностороннему эстетическому образованию - он играл на скрипке и на фортепиано, рисовал и писал красками, лепил, - «из всех русских поэтов, может быть, всего непосредственнее и безраздельнее любил природу, тонко понимал её» [1, С. 76]. Природа для Михаила Юрьевича не была случайным отражением его настроений. «Лермонтовская природа самостоятельна; прежде всего, она красива; всё в ней красиво: снеговая бахрома гор, звучные поля при бледной луне, лиловые степи, снеговая постель. <...> Природа у него живёт своей особой жизнью. Больше всего привлекает поэта к природе свобода и забвение, которые грезятся ему в ней; волны, которым их воля и холод дороже знойных полудня лучей, вечно свободные облака...» [1, С. 80].

Анненский полагал, что наблюдение над жизнью природы заставляло поэта внимательнее и глубже вглядываться в душевный мир человека. Поэтому неслучайно, что именно к этой природе, «спокойной и могучей», Лермонтов стремился в надежде скрыться от пережитых душевных потрясений.

Крайне необычную и спорную трактовку творчества Михаила Лермонтова дал мыслитель, мистик, поэт и публицист Владимир Соловьёв (1853-1900). В феврале 1901 года в журнале «Вестник Европы» увидела свет его публичная лекция, прочитанная в Петербурге в марте 1899 года, посвящённая литературному гению поэта.

Мыслитель называл Лермонтова «родоначальником того духовного настроения и того направления чувств и мыслей, а отчасти и действий, которые для краткости можно назвать „ницшеанством" - по имени писателя, всех отчётливее и громче выразившего это настроение». Его сущность он видел в «презрении к человеку, присвоении себе заранее какого-то исключительного, сверхчеловеческого значения - себе, или как одному „я", или как „Я" и „К^о", - и требовании, чтобы это присвоенное, но ничем ещё не оправданное величие было признано другими, стало нормой действительности» [8, С. 442].

Согласно В. Соловьёву, «первая и основная особенность Лермонтовского гения», потомка колдуна, «страшная напряжённость и сосредоточенность мысли на себе, на своём я, страшная сила личного чувства. Не ищите у Лермонтова той прямой открытости всему задушевному, которая так чарует в поэзии Пушкина. <...> Лермонтов, когда и о другом говорит, то чувствуется, что его мысль из бесконечной дали стремится вернуться к себе, в глубине занята собой, обращается на себя. <...> Ни у одного из русских поэтов нет такой силы личного самочувствия, как у Лермонтова...» [8, С. 446].

Далее философ предполагает, что «с ранних лет, ощутив в себе силу гения, Лермонтов принял её только как право, а не как обязанность, как привилегию, а не как службу. Он думал, что его гениальность уполномочила его требовать от людей и от Бога всего, что ему хочется, не обязывая его относительно их ни к чему» [8, С. 452].

Рассуждая о гибели поэта, мыслитель отмечал, что «на дуэли Лермонтов вёл себя с благородством - он не стрелял в своего противника, - но по существу это был безумный вызов высшим силам, который, во всяком случае, не мог иметь хорошего исхода. <...> Лермонтов ушёл с бременем неисполненного долга - развить тот задаток, великолепный и божественный, который он получил даром» [8, С. 458].

Подводя итог всей непродолжительной жизни поэта, В. Соловьёв отмечал: «Облекая в красоту формы ложные мысли и чувства [для религиозного философа это самолюбование, фатализм и „демонизм", присущие Лермонтову], он делал и делает их привлекательными для неопытных...». В результате, если «хоть один из малых сих вовлечён им на ложный путь, то сознание этого теперь уже невольного и ясного для него греха, должно тяжёлым камнем лежать на его [Лермонтова] душе» [8, С. 459].

Журналист, литературный критик Николай Ашешов (1866-1923) в статье «Тучка золотая», опубликованной в журнале «Современный мир» в октябре 1914 года, отмечал, что Лермонтов «очень много говорил и пел о смерти вообще. Любил в интимной беседе подчёркивать, что он обречён, и, уезжая в 1841 году на Кавказ, он только и говорил <...> о своей неизбежной смерти. Как и всегда думали, что поэт рисуется, принимает печальную позу и кокетничает трагизмом своей судьбы» [6, С. 41].

Литератор подчёркивал, что в русском литературоведении сохранялось чёткое разделение по отношению к Лермонтову: как к поэту и как к человеку. В большинстве исследований «погибший поэт рисуется как некое чудовище, нечеловек среди людей, отщепенец с отвратительным наглым характером, с дьявольским самолюбием и властолюбием, ненавидящий людей и вечно издевающийся над ними; самовлюблённый и всех и всё презирающий, дерзкий до цинизма и гордый до самоотверженности». Но это был лишь фасад. Настоящий Лермонтов был за ним. «Достаточно было приглядеться немного к этому странному, некрасивому офицеру с великолепными загадочно-мерцающими глазами, горевшими как таинственные звёзды, достаточно умно посмотреть на него, <...> и впечатление резко меняется: злобный и мрачный демон среди людей оказывается превосходным рассказчиком, умным, тонким и проницательным наблюдателем, интереснейшим собеседником, оживлённым и весёлым, склонным к шутке, смеху и проказам» [6, С. 42].

Такая «сложность души», по мнению критика, позволяла быть Лермонтову «многогранной, узорчатой, пёстрой натурой». Богатейшая душа поэта, «сразу засверкавшая всеми бриллиантовыми огнями гения, замкнулась в тесную оболочку, в слишком тесную и земную для широкого духа» [6, С. 44].

Н. Ашешов считал, что при жизни Лермонтова не признавали, и лишь спустя значительное время после смерти его творчество стало восприниматься как «яркая красота, очарованья которой раскрываются всё больше и больше. Красота не спокойная, не величавая, не молитвенная, а потому неподвижная. Красота в действии, движении, борении, сопротивлении, поисках и бурях. <...> Теперь Лермонтов - признанный светоч, ещё в полноте не оценённый и не исследованный» [6, С. 62-63].

В октябре 1914 года журнал «Современник» опубликовал подборку научно-публицистических материалов, приуроченных к столетию со дня рождения поэта. Среди них особого внимания заслуживает статья театрального режиссёра Сергея Радлова (1892-1958) «Лермонтов - драматург», в которой Михаил Юрьевич провозглашался «великаном, которого нам не суждено было увидеть во всём его величии. <...> Для него, полного юношеским очарованием, весь мир был пустыней, где металась и тосковала его душа, которую он так тщетно пытался представить ожесточённой и гранитной, и которая была нежной, как воск» [7, С. 144].

Отдельного внимания заслуживает статья педагога и историка литературы Сергея Золотарёва (1872-1941) «Психология гениальной юности (памяти М. Ю. Лермонтова)», вышедшая в декабре 1914 года в журнале «Русская школа». Историк считал, что «по своей необычайной одарённости, сказавшейся в самом детстве, Лермонтов представляет явление редкое, изумительное, с психологической точки зрения интереснейшее, в особенности тем, что вопреки шаблонной истории „вундеркиндов", он с годами не только не потерял своей талантливости, но, наоборот, развивался и рос не по дням, а по часам» [5, С. 1].

Исследователь отмечал, что юный Лермонтов обладал особой, гениальной «демонической чертой», которую находил прежде всего в себе. Такой скрытой внутренней силой для него была «тоска одиночества, <...> ему казалось, что ему так суждено страдать до конца. В такие минуты он резко противопоставлял себя всему миру и хотел оставаться один в каком-нибудь одиночестве Прометея, обречённого на вечную муку» [5, С. 6].

 

Своеобразный итог изучению личности и творчества М. Ю. Лермонтова в дореволюционный период подвёл филолог и педагог Фёдор Батюшков (1857-1920), опубликовавший в июне 1915 года в журнале «Вестник Европы» философско-литературоведческий очерк «Лермонтов „Нашего времени": по случаю исполнившегося столетия со дня рождения». Литературовед предполагал, что Михаил Юрьевич с юных лет «сознавал, что он является с какой-то вестью миру, что в его душе заложены идеи, которые выше „земных желаний" и суетных злободневных забот, что в них таится что-то вечное ...» [2, С. 234].

Всё творчество Лермонтова строилось вокруг ощущения, что «великая мысль никогда не может погибнуть», и поэтому, несмотря на рок судьбы, его чувства и идеи, выраженные в стихах, не могут умереть. Ещё юношей он мечтает о «всеобщем земном братстве, называя потом эту мысль - несбыточной, но прекрасной мечтой». [2, С. 239].

По мнению Ф. Батюшкова, Лермонтов «первым из русских поэтов выдвинул <...> проблему добра и зла, поставил вопрос о Божьем промысле, вступил на путь богоборчества, указывал параллелизм власти Бога и Дьявола, переходил от религиозного сомнения к вере в благость Творца вселенной и к отрицаниям, противопоставлял порочность человека и „яд просвещения" девственной целостности природы». Филолог особо отмечал, что поэт в своём творчестве на первое место «выдвинул мотив об одиночестве и в то же время чувствовал с необыкновенной силой неразрывную связь с родиной; он выявил стремления и действия, внушённые злобой, местью, ненавистью, презрением, но полон был и чистейшего идеализма с верой в добро и красоту; он остановился и перед проблемой Смерти, перед которой бледнеют и стираются все людские помыслы и предположения, даже мечты о счастье. <...> Поистине изумительно, с какой силой ума и чувства, и с каким широким захватом зрелого разума этот юноша-поэт не остался чужд ни одному из так называемых „проклятых вопросов", над разрешением которых человечество билось тысячелетия ...»[2, С. 240].

С полными текстами статей из дореволюционных журналов, хранящихся в фонде сектора редких книг, можно познакомиться в читальном зале Оренбургской областной библиотеки им. Н. К. Крупской.

 

Список использованной литературы:

1. Анненский, И. Об эстетическом отношении Лермонтова к природе / И. Анненский // Русская школа. - 1891. - № 12. - С. 73-83.

2. Батюшков, Ф. Лермонтов «Нашего времени»: по случаю исполнившегося столетия со дня рождения / Ф. Батюшков // Вестник Европы. - 1915. - № 6. - С. 233-256.

3. Висковатов, П. Литературная деятельность М. Ю. Лермонтова в университетские годы / П. Висковатов // Русская мысль. - 1884. - № 4. - С. 51-77.

4. Елагин, Ю. Литературно-критические очерки. VI. М. Ю. Лермонтов / Ю. Н. Елагин // Русский вестник. - 1891. - № 8. - С. 285-299.

5. Золотарев, С. Психология гениальной юности (памяти М. Ю. Лермонтова) / С. Золотарев // Русская школа. - 1914. - № 12. - С. 1-11.

6. Ожигов, Ал. Тучка золотая (к столетию со дня рождения М. Ю. Лермонтова) / Ал. Ожигов // Современный мир. - 1914. - № 10. - С. 41-63.

7. Радлов, С. Лермонтов - драматург / С. Радлов // Современник. - 1914. - № 10. - С. 144-148.

8. Соловьев, В. С. Лермонтов / В. С. Соловьев // Вестник Европы. - 1901. - № 2. - С. 441-459.

9. Тр-н-кiй, К. М. Ю. Лермонтов (по поводу пятидесятилетия со дня его кончины) / К. Тр-н-кiй // Северный вестник. - 1891. - № 8. - С. 136-147.